«ОСТАВИТЬ СЛЕД НА ЗЕМЛЕ…»

Памяти А.С. Соснина (1925 -2002)

Эти заметки - дань памяти друга, ушедшего от нас 12 лет назад. И это запоздалая попытка  воздать должное прекрасному и яркому человеку, долгие годы бывшему центром притяжения для  очень многих и очень разных людей. Лично для меня  здесь присутствует также некий мотив покаяния. Потому что в последние годы его жизни большинство близких друзей (и я в том числе) не смогли подняться  над известным изречением: “Платон мне друг, но истина дороже”, перешагнуть через политические расхождения и собственные амбиции (о сути их – позже), чтобы прорвать все более опутывавшую его пелену идейного одиночества, которое он тяжело переживал.

Что же это был за человек – Анатолий Семенович Соснин? Фронтовик: 18-19- летним юношей попавший на войну и уцелевший благодаря тому, что старшие товарищи оберегали его (что он понял много позже).  Журналист, писатель, кинодраматург. Автор рассказов, пьес и сценариев для художественных и полутора десятков документальных фильмов (один из которых – “Смоленское сражение” обязательно показывают на День Победы, и не только в Смоленске). Но больше он известен как один из создателей и бессменный на протяжении 9 лет Председатель «С.Петербургского общества защиты животных» (ОЗЖ), организатор первых в стране приютов для животных. Именно в этом качестве его имя вошло в книгу: “Лучшие люди С.Петербурга”(1996 г.) И, наверное, именно поэтому он был приглашен  на встречу с английской королевой Елизаветой, в 1994 году посетившей наш город.

Он всего лишь 12-ти дней не дожил до своего 77-летия.  Почтенный возраст! Но…густые слегка вьющиеся волосы, прямая спина, энергичная походка. Ироничный, с лукавинкой взгляд из-под длинных ресниц, в котором временами проскальзывала какая-то щемящая незащищенность. И – огромное притягательное обаяние. Он был на равных со всеми: и с условной бабой Машей, кормящей кошек в подворотне, и с высоколобыми интеллектуалами, любившими поспорить с ним за дружеским столом о судьбах России, об извечных «проклятых вопросах» - что делать и кто виноват.

Для зоозащитников, пожалуй, будет откровением узнать, что тот, с кем они порой отчаянно ругались на заседаниях Правления  Общества, с кем перевозили в приюты на его стареньком «Запорожце» животных и продукты питания для них, являлся своего рода «гуру» в обширном кругу друзей и знакомых. Среди которых  было немало известных людей. А для этих последних, возможно, будет удивительно узнать - что днем и ночью у него не умолкал телефон с криками о помощи, что в любое время года, в любую погоду он бросал свои дела и мчался  на эти призывы,  редко кому-либо отказывая (иногда приходилось, но уж очень не любил этого делать). И даже, когда неважно чувствовал себя или был занят чем-то, все равно ехал, невзирая на протесты родных -  выручать. Шла ли речь о спасении попавшего в беду животного или о том, что нужно срочно привезти кости Воробьевой Елене Васильевне (была такая держательница так называемого домашнего  приюта – вечная ей память) для ее всегда голодных  40-50 собак.

При этом он не уставал повторять, как бы возражая  вероятным оппонентам, что помогая животному, в первую очередь думает о человеке, которому  нужна такая помощь. Потому что многие не понимали и часто задавали ему один и тот же вопрос: как можно заниматься кошками и собаками, когда у нас полным полно страдающих  людей, и до них нет дела никому. Он говорил, что невозможно быть добрым и милосердным «от сих до сих», что данные понятия неразделимы и что тот, кто не любит животных, тот никогда не полюбит и людей.  В этой позиции него были столь мощные предтечи, как Альберт Швейцер (его «благоговение перед жизнью») и А.И. Солженицын, устами своего героя Костоглотова в «Раковом корпусе» однажды высказавшийся  именно такими словами.

То, что Анатолий Семенович забросил свою уютную престижную работу за столом и переключился на животных, кое-кто считал чудачеством.  Но он не был чудаком. Это был  осознанный выбор. Он считал, что каждый социально ответственный человек обязан оставить свой след на земле. И видел его в практической помощи людям,  любящим четвероногих «братьев наших меньших», переживающим за них. Надо сказать, что к собакам и кошкам (добавлю – и к птицам: вечно из его карманов высыпались хлебные крошки и крупа, которыми он подкармливал пернатых на близлежащем Марсовом поле, и они подкарауливали его и потом подолгу шлейфом тянулись за ним как своеобразная птичья свита) он пришел далеко не сразу. Долгое время и он, и животные существовали как бы в параллельных мирах, почти не соприкасаясь друг с другом. Но однажды в дом принесли очаровательного щенка спаниеля…и с этого все началось.

Он увидел, точнее – почувствовал свое родство с забавным малышом, который, как и  человек, способен испытывать те же эмоции, ту же боль, такие же привязанности. И многое понимать – гораздо больше, чем можно было бы предположить, издали глядя. А потом – вдруг, однажды – он увидел голодные глаза бездомных животных. И все: теперь он уже не мог равнодушно следовать мимо. Он стал чуть ли не каждый день ездить в магазин «Океан» (были такие в Ленинграде), покупать там дешевую «мелочь» и разбрасывать ее в подшефных точках (дворах). Нередко я составляла ему компанию и наблюдала, как это происходило. Кошки уже ждали его, сбегались отовсюду и было видно, как он радовался этому «общественному  animal-признанию». Собакам покупал килограммами студень. Изо дня в день почти 10 лет. Задолго до создания ОЗЖ.

Кто-то может спросить: а разве в творчестве своем он не усматривал возможности оставить след на земле? Ведь оно складывалось вполне успешно. Две пьесы («Ночной разговор», «Куда текут реки») поставлены в столичных театрах. Два художественных фильма по его сценариям («Грибной дождь» и «От зарплаты до зарплаты»), снятые хорошими режиссерами –  соответственно Александром Кошелевым и Аидой Манасаровой, – с успехом прошли в предперестроечную эпоху. Один из них («От зарплаты до зарплаты») был даже премирован на Всесоюзном кинофестивале в 1986 году,  несмотря на придирки киношного начальства, углядевшего в нем идеи польской «Солидарности». Второй фильм выдержал испытания временем - его уже не раз показывали по ТВ с высокой четырех-звездочной оценкой по пяти - бальной шкале. Я уж не говорю о множестве добротных сценариев к документальным фильмам, о рассказах, статьях и рецензиях.

Все, что выходило из-под его пера, было хорошо продумано, талантливо, умно и честно. Но он был очень (может быть, даже излишне) самокритичен, не мнил из себя большого писателя и понимал, что не этим сможет оставить «след на земле». Ему хотелось сделать что-то зримое, осязаемое для улучшения ситуации с несчастными бездомными собаками и кошками.

В свои 64 года на правах сначала рядового члена, а затем и члена Правления он примыкает к возникшей в1989 г. Ленинградской организации Всесоюзного Общества защиты животных, охотно выполняя поручения как самого первого его Председателя - известного писателя М.М. Чулаки, так и 28-летней А.С. Гиппиус (да-да – родственницы той самой знаменитой Зинаиды Николаевны), бывшей в ту пору  его (Чулаки) заместителем.  Уже через год сам возглавляет Общество. И именно тогда, под его руководством, началась настоящая практическая работа по структурированию и развитию всех направлений  деятельности организации, а главное – по строительству приютов для бездомных животных. Первых в стране.

Денег для этого катастрофически не хватало, и многое приходилось делать самим, своими руками. Он не чурался любого труда, подавая пример другим: доставал и привозил стройматериалы, мастерил разные приспособления, клетки и вольеры, а однажды даже установил санузел в приюте. Несомненно, это приносило удовлетворение, но и почти без остатка поглощало время и силы. Подтачивало и без того уже сильно подорванное здоровье. Положение осложнялось еще и нервной обстановкой в Правлении, ни одно из еженедельных заседаний которого не обходилось без споров и криков. Родные и друзья  очень переживали за него, уговаривали в наиболее критические моменты бросить все. Но он не мог пойти на это.

Потому что был человеком с чрезвычайно развитым чувством долга, которое проявлялось во всем, за что бы он ни брался. И это не пустая пафосная фраза, а реальность, хорошо известная его окружению. Наверное, данное качество в нем было заложено, что называется, от природы, но шло также и от ума - сознательно поддерживалось и культивировалось (чем кое-кто пользовался без зазрения совести в своекорыстных интересах).

Не менее сильно в нем было развито и другое свойство, которое можно было бы посчитать за некое вполне понятное в данной ситуации преувеличение - это чуть ли не патологическая скромность. Мало сказать, что он не любил выпячивать себя и свои заслуги. Ему было неприятно даже слышать хвалебные речи в свой адрес. И думаю, что он был бы очень недоволен мною за панегирический, как ему бы, наверняка, показалось, стиль этих заметок. Но как не отметить, например, что он избегал пользоваться фронтовыми регалиями для получения каких-то благ, не стремился выступать с трибун, что, однако, ему приходилось нередко делать, поскольку положение обязывало. Или же просто невозможно было не высказаться, исходя из принципа: не могу молчать.

Вообще предпочитал держаться в тени. Весьма самокритично (на мой взгляд, даже чересчур) оценивал себя как писателя. Но в целом цену себе знал. Да и могло ли быть иначе, когда к нему прислушивались «лучшие умы» (цитата из И. Бродского: «а эти лучшие умы – Иосиф Бродский, Яков Гордин…»), непременно желая знать его мнение по тем или иным волнующим спорным вопросам.

О своем прошлом высказывался тоже с удивительной скромностью: «Ничего выдающегося я за свою жизнь не совершил», - пишет он в автобиографических набросках. Однако чуть далее читаем: «Впрочем, жизни обыкновенных людей тоже могут представлять интерес для истории. Как факт, как гарнир, как капелька уксуса в пресном блюде.». В другом месте можно прочитать: «Моя жизнь относится к разряду благополучных». Но вот совсем иные строки: «Жизнь прошла сквозь крутые и бурные полосы жестокого ХХ века… Не уклоняясь от его тягот и опасностей, в меру своих возможностей  и способностей (!, выделено мной – Н.Ш.) много видел и размышлял…бывал буквально в двух шагах от гибели – ну, раз двадцать, не меньше».

В самом начале этих заметок я обещала рассказать о сути идейных разногласий, которые разводили его по взглядам на современную действительность не только с друзьями, но даже в своей семье – с женой и дочерью. Странное дело: этот ироничный человек, тонкий аналитик, с энтузиазмом воспринявший перестройку, теперь совершенно некритично относился к власти, кто бы ни оказался на вершине пирамиды – Горбачев, Ельцин, Путин. Он  в основном одобрял  их  шаги, полагая, что они ведут страну в конечном счете в правильном направлении - подальше от возможной реставрации коммунистических порядков. Это было для него главным. Многое из негативного и тревожного оправдывал, списывая на болезни роста.

По своей гражданской позиции и политическим взглядам он был убежденным демократом. Причем не только в смысле государственного устройства и режима, но и в отношении собственно к демосу – народу. Терпеть не мог, когда  этот последний называли быдлом.  Вопреки известной формуле: «каждый народ достоин своего правительства» - не возлагал на него ответственности за все произошедшее после Октября, в том числе и за годы сталинских репрессий и  культа  личности.

Он приветствовал перестройку прежде всего за гласность, за информационную открытость, за свободу слова и печати. Был уверен, что продекларированный в Конституции переход государства к демократическим нормам и принципам будет реализован. А вступление его на европейский, цивилизованный путь развития почти неизбежно. Он был историческим оптимистом. Его привлекала социал-демократическая  модель  развития и радовало, что Россия провозглашалась социальным государством. А что из этого получилось к  нынешнему дню, ему не дано было увидать. Предвидеть же изменения, произошедшие уже после него,  он не столько не мог, сколько не хотел: вся его обнадеженная перестройкой натура сопротивлялась мысли, что все может вернуться «на круги своя». И в исторически обозримый срок.

В последние годы его жизни шло заметное ужесточение режима,  уже проявились тревожные тенденции к постепенному откату от ранне-перестроечных свобод. Не видеть этого, вроде бы, было невозможно. Но он отмахивался от этих негативных признаков, как от чего-то временного и несущественного, удивляя своих друзей. Сейчас некоторые из них спрашивают себя: неужели и сегодня он не разглядел бы антидемократических тенденций в действиях властей?  И не находят ответа. А тогда они вступали с ним в дискуссии, порой довольно ожесточенные, что разводило спорщиков по разные стороны идейных баррикад. И порождало у него горькое чувство одиночества. Очевидно, в отличие от своих оппонентов, он ориентировался на какие-то «грядущие года» (1), а не на  «эти» - современные ему дни.  

У Анатолия Семеновича было больное сердце. И родные старались оградить его  от нежелательных эмоций, умоляя не вступать с ним в споры, что только усугубляло гнетущее его ощущение изоляции.  Но совсем устранить в общении дискуссионную составляющую не всегда удавалось. И тогда он впадал в ярость, кричал: « Вам бы только все ля-ля, а для меня это боль сердца». Естественно, что собеседник умолкал.

Его ясный ум требовал пищи, он внимательно следил за публикациями, не пропуская ни одной значительной. Но сам почти ничего не писал. И не потому, что ему нечего было сказать. Просто, умница, он считал, что и без него много желающих. И все, что он бы хотел, так или иначе, рано или поздно будет написано. С годами он все больше отдавал предпочтение, так сказать,  разговорному жанру: «Вот устно, веселым голосом, за чайным столом, за рюмочкой (2)– это пожалуйста».

Будет неверно, если у читателя сложится представление о нем, как об «ангеле с крылышками». Нет, он таковым не был. Мог незаслуженно оскорбить, особенно в гневе. Не очень хорошо разбирался в людях, бывал по - детски доверчив. Иногда приближал к сеье недостойных и отдалял тех, на кого можно положиться. От чего в первую очередь страдал сам. Но при этом никогда не терял обаяния.  На него нельзя было всерьез обижаться. Его любили друзья. Ему симпатизировали многие, с кем ему доводилось сталкиваться по жизни. И, конечно, в попытке возродить после долгих лет забвения идеи милосердного, гуманного отношения ко всему живому, которые пропагандировало еще в царской России Императорское Общество защиты животных, он оставил свой след на земле. Ему это удалось. Он смог.

Н. Шустрова (в 1990 – 1998 гг. – Первый заместитель Председателя СПб общества защиты животных

(1)   «Но не эти дни мы звали, а грядущие года» (А.Блок. Пушкинскому дому).                                                            

(2)Только не подумайте, что он был неравнодушен к спиртному. Совсем наоборот: друзья называли его «лимонадный Джо».

Об А.С. Соснине см ранее на Когита.ру:

Анатолий Соснин - социальный наблюдатель, мыслитель, делатель

"Дружество, которое, в сущности, важнее и выше родственных уз..."

(Внимание! Если при клике мышкой на название материала Когита.ру Вы получите ответ: «К сожалению, по запрошенному адресу мы ничего не нашли», не смущайтесь и пойдите в конец открывшейся страницы, где сказано: «Возможно, Вы искали…» и соответствующее название. Кликните по нему и выйдете на искомый материал. А. А.)